в душе, глотая слезы, он ждет в коридоре. И я не успеваю закрыться, включить защиту. Вообще не успеваю ничего понять, как оказываюсь в его руках. Таких сильных, надежных, крепких. Что стальным канатом обвиваются вокруг талии. А дальше эти пальцы, что сжимали до боли, вдруг нежно скользят по моему лицу. Я теряюсь от его трепета передо мной. И от бешеного желания в почерневших глазах. Его губы на моей коже – отдельный вид удовольствия и сладких пыток. Мне все сложнее разыгрывать безучастие. И наконец сдаюсь, когда его язык по‑хозяйски завоевывает мой рот.

Слышу глухой мужской стон. А потом меня молниеносно заносят в комнату и опускают на кровать. Искаженное страстью лицо Ильи надо мной завораживает. Он смотрит так остро, жадно, открыто. Больше не пряча, насколько сильна его жажда. От ответных эмоций меня трясет. Все тело скручивают сладкие вихри. Мне нужно чувствовать на себе его руки, губы. Его всего, тяжесть мощного тела. Когда Илья опускается на меня, придавливая к кровати, и снова впиваясь в губы, не удерживаю тягучий стон. Меня словно накрывает волна, поглощая все звуки, кроме нашего общего на двоих хриплого дыхания. Отрезая от всего мира. И остается совсем чуть‑чуть, чтобы перешагнуть за грань.

Громкий звонок телефона из соседней комнаты звучит той самой соломинкой, за которую успеваю схватиться в последний миг, прямо перед падением. Он трезвонит, не переставая. Вырывая сознание из морока и насильно возвращая в реальность. В ту самую, где у меня все еще есть жених. И он сейчас в кпз. А в доме, где мы все это творим, его мать. И ее сестра. Боже! Мы оба сошли с ума! Как мы могли об этом забыть? Меня накрывает такой паникой и стыдом, что я начинаю вырываться, будто от этого зависит моя жизнь. Может, и зависит. Если не жизнь, то по крайней мере, моё уважение к себе.

Илья все еще прижимает меня к кровати. Но уже не целует. Утыкается лбом мне в плечо и дышит тяжело. Мощная грудная клетка ходит ходуном. Воздух с хрипом вырывается из легких. Наконец он приподнимается, с трудом разжимая руки. Они зарылись в мои волосы и жестко фиксировали голову, не давая отвернуться. Теперь я чувствую свободу и увожу взгляд в сторону. Не могу смотреть на него, сгорая от стыда. Илья садиться на краю и трет ладонями лицо. Хрипит:

– Прости… я не должен был… – встает и быстро покидает комнату.

В соседней спальне все еще трезвонит телефон. В этом доме хорошая слышимость. Тело мгновенно покрывается холодным потом, когда представляю, что внизу тоже могли услышать наши стоны. Боже, если так, я не останусь здесь, не смогу взглянуть маме Ромы в глаза. Против воли прислушиваюсь к голосу Ильи. И по разговору понимаю, что он общается с адвокатом. Вот кто помог нам не совершить ужасной ошибки! Судя по ответам Ильи, завтра мне предстоит свидание с женихом. Какое теперь я имею право спрашивать у него про измены, после того, что сегодня произошло? После того, как мы с его братом…

Нет, об изменах даже не буду упоминать. Это мы решим потом, когда его выпустят. Сами, между собой. Мне тоже будет в чем каяться. Но если расскажу, рассорю братьев. А этого я точно не хочу. Что же делать тогда? Молчать? Голова раскалывается от мыслей и чувства вины. А тело ноет от неудовлетворенного желания. Кажется, еще ни разу за всю мою жизнь я так сильно не хотела мужчину. Меня натурально трясло. Казалось, я могла улететь от одних только его ласк. Даже не доходя до самого процесса. Не представляю, как нам теперь общаться?

Запахиваю халат и сворачиваюсь на кровати, подтягивая колени к груди. Не хочется вставать и страшно выходить из комнаты. Я не боюсь Илью. Уверена, он никогда не причинит мне вреда. Мне страшно, что не могу больше полагаться на себя. Управлять собственными реакциями, телом, эмоциями. Куда уплыл мой здравый смысл? Почему все это отказывает рядом с Ильей? И его принципы, кажется, тоже. Вспоминаю, что говорил Ромка на озере: женщина не должна становиться между мужчинами. Илья не может не понимать, к чему все приведет, если мы уступим нашим желаниям. Но похоже, даже понимание ничего уже не решает.

И я не способна сейчас ничего решать. В слишком большом раздрае нахожусь для этого. Лежу еще какое‑то время и незаметно проваливаюсь в сон. Просыпаюсь, когда за окнами уже темно. Тело ноет от неудобной позы. А еще хочется есть. Медленно поднимаюсь, привожу себя в порядок, расчесывая у зеркала волосы. Про косметику даже не вспоминаю, не до нее сейчас. Мне бы не помешало замазать круги под глазами и оживить бледную кожу. Но в нашей ситуации это всё вполне объяснимо.

Наконец собираюсь с духом и решаюсь спуститься вниз. Чтобы понять, слышали нас или нет, придется посмотреть Ольге Петровне в лицо. Одеваюсь в домашний костюм и набрасываю сверху тонкий кардиган, чтобы скрыть «подарки» от Ильи. Хорошо, что он оставил их только на плечах, а не на шее. Ходить в одежде с закрытым горлом летом совсем уж странно. Перед тем, как выйти из комнаты, прислушиваюсь к звукам в коридоре. Там стоит тишина. И в соседней комнате тоже. Осторожно приоткрываю дверь и делаю шаг. Соседняя дверь тут же распахивается. Дергаться назад и прятаться слишком глупо. От нервов сильно сжимаю ручку двери и замираю на пороге.

Илья стоит в коридоре, но ко мне не подходит. Бросает быстрый взгляд, пробегаясь по моей фигуре. Останавливается на пальцах, до побеления сжимающих дверную ручку, отводит глаза и хрипло произносит: