Ну, была Мэллин капризной с детства! Ну, с кем не бывает? Ну, мамочка вместе папочкой передали ей в наследство, кроме эффектной внешности, еще и недурственные магические способности. Ну, вообразила девочка, что подвластны ей все — от последней собаки Робийры, до независимой колдуньи, о которой со страхом шептались все жители Робийры — от мала до велика. И отправилась Мэллин на подвиги, прямо в пещеру, где жила колдунья. Кстати, девочка даже понравилась ей — сила духа Мэллин, искренность, открытость, потенциал магический… Все, кроме истерик, сцен, которые Мэллин могла закатывать родителям и подданным. Вот и решила проучить колдунья девочку — на ее прелестную золотоволосую головку свалилось проклятье. Никогда Мэллин не забудет слов колдуньи:
— Помни… Твои эмоции — одновременно твой враг и твоя самая большая сила. Когда научишься ими управлять, станешь таким магом, что не снилось не только Робийре, но и остальным мирам… А пока считай это наказанием за несдержанность. Как только будешь терять контроль над эмоциями, будешь перевоплощать всех, кто находится вокруг тебя…
Мэллин на собственной шкуре ощутила, что значит, оказавшись во власти удушающего страха, превратить обидчика в трясущегося зайчишку, Дьявол, даже съязвить теперь нельзя было — однажды преданный, но несколько навязчивый поклонник превратился в шипящую змею, до чертиков напугав ее.
Но кроме отвратительно характера и гадкого проклятия, которое колдунья упорно считала испытанием, и твердила, что девочка, когда вырастет, и научится контролировать себя, свои мысли, чувства и силы, еще поблагодарит ее за это (пока особой благодарности Мэллин не ощущала, лишь совсем недавно перестав дуться на чародейку, и выкурила с ней «трубку мира»), у девушки была еще одна проблема. Грандиозная проблема, касающаяся не только ее, а и всего «слабого пола» Робийры. Проблема выбора… Между любовью и смертью.
***
В земном мире, насколько помнила Мэллин, любовь была четко отделена от смерти. В отличие от мира Робийры. Там, у девушки, влюбившейся «до свадьбы», и соответственно, разделившей со своим избранником ложе, отдавшей любимому человеку сердце, есть всего один шанс на то, что она выживет. Потому что «отдавать сердце» девушка может лишь своей второй половине, а на лбах мужчин уж явно не написано, кто и чья половина. Приходится рисковать жизнью ради сомнительных минут влюбленности… В Робийре отчаянных красоток не находилось вот уже три века кряду — практичные девушки выбирали второй путь. «Коротаем мы, ночи длинные, нелюбимые с нелюбимыми…» — они жили по песне, выходя замуж, руководствуясь разумом, а не чувствами, надеясь лишь, что любовь придет уже после свадьбы. Но шансы на это были не больше, чем рискованный поиск «второй половины». Мэллин не хотела «всю жизнь маяться», но, положа руку на сердце, перспектива остаться старой девой, ее тоже не радовала. А все шло к этому… Даже лакомый кусочек — баснословное богатство и титулы не могли перевесить вспыльчивость девушки, и, как следствие — результаты проклятия, которые обязательно падут на голову ее будущему мужу. Смельчаков не наблюдалось, и это доводило Мэллин до белого каления. Лишь амулет на груди — подарок трижды клятой колдуньи, дарил девушке призрачную надежду. Амулет отлитый из серебра, напоминал половинку разбитого сердца, и чаровница вскользь упомянула, что это — подсказка, и как только она найдет мужчину с точно таким же амулетом, то может не раздумывая хватать его за рукав и тащить к алтарю. Правда, потом колдунья долго хохотала, когда через три дня после их интимной беседы, на главную площадь города согнали всех мужчин Робийры. Всех — от мала до велика, от дряхлого старца до сопливого младенца. Но ни у одного из них не нашелся амулет… Мэллин прорыдала неделю на груди у чаровницы, которая утешала ее, уверяя, что ее судьба — где-то рядом… Ну, может просто в другом мире? Но это ничего, он обязательно найдется, придет время, и…
— Я не хочу время! Я хочу сейчас! — Надутая девушка размазывала слезы по лицу, но глаза ее горели так жарко, словно два солнца — первый признак, что вот-вот… Колдунья поспешно отступила, но в комнате раздался негромкий хлопок.
— Чтоб тебя черти сварили в своем котле и отдали своим собакам, дьявол побери это проклятье, ты издеваешься, я знаю! Нет! Не смей смеяться! — Но как можно удержаться от смеха, при виде большой лягушки, говорящей на человеческом языке, сидящей на кровати, и от гнева приобретающей небесно-голубой оттенок? Лягушка потешно надувала щеки, и совсем по-человечески колотила лапками по простыне. Отсмеявшись, Мэллин покачала головой. А лягушка заговорила: