— Я уже ухожу. Нет необходимости выпроваживать меня силой. — Господи, надо выбираться отсюда.

Когда я разворачиваюсь, вокруг моей талии неожиданно обвивается чья-то рука. Не успеваю я понять, что происходит, как оказываюсь прижатой к крепкому телу. Поднимаю лицо, и сквозь меня проносится шок. На мне сконцентрировались самые яркие голубые глаза, которые я когда-либо видела, и от их взгляда меня охватывает странная слабость. Я стою, не дыша, неподвижно, плененная в прямом и переносном смысле этого слова. Руки мужчины, будто стальными тросами стянув мою талию, притягивают меня ближе к нему, и я ахаю, ощутив своей мягкостью его твердость. И когда наши взгляды встречаются, жаркий румянец окрашивает мои щеки в малиновый цвет.

— Красавица, вот ты где, — произносит он на безупречном английском с едва ощутимым французским акцентом, потом улыбается легкой, лукавой улыбкой, и я будто падаю, падаю, падаю… — Я искал тебя.

Э-э?

Он наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Просто подыграйте мне.

— Что…

Он завладевает моим ртом в поцелуе, который я чувствую каждой клеткой своего существа. Мои глаза изумленно распахиваются. Я пытаюсь его оттолкнуть, но он, отпустив мою талию, погружается пальцами в мои волосы и притягивает к себе с такой силой, словно хочет сплавить нас воедино. Он вжимается губами в мои, поцелуй становится более глубоким и жадным. Его язык, готовый покорять и брать, брать, брать, проталкивается за мое сопротивление, и когда он бесстыдно, неумолимо сплетается с моим языком, я не могу больше двигаться. Я не могу больше думать. Шок и злость медленно тают. Этот человек, насилующий мой рот и мои чувства, превратил меня в безвольную куклу. Где-то внутри моей головы слабый, но мудрый голос призывает меня остановиться, потому что это неправильно, просит прервать поцелуй, пока он не поглотил меня.

Но я его игнорирую.

Потому что, пока рот незнакомца продолжает терзать мои губы, меня охватывает желание, шокирующе сильное, необъяснимое, острое. Я понимаю, что тоже целую его, что хочу большего… Пока он не отстраняется, словно я его обожгла.

— Черт меня подери, — произносит он. Яркий взгляд блуждает по моему лицу, по губам, щекам и глазам. Подняв дрожащую руку, он проводит ею по волосам. Потом, словно вдруг вспомнив, где мы находимся, медленно усмехается, забрасывает мне на плечо свою руку и поворачивается к оравшей на меня даме.

Пытаясь собраться с мыслями, я ошеломленно моргаю. Это что сейчас было?

— Марго, — обращается он к женщине в черном и, подмигнув мне, снимает с моих плеч свою руку. Вот она — возможность сбежать. Однако не успеваю я сделать и шага, как он, препятствуя моему отступлению, по-хозяйски приобнимает меня за бедро.

— Даже не думайте, — шепчет он, после чего наклоняется и проводит губами и кончиком носа от моего уха и до плеча. От его ласки я покрываюсь мурашками, все мое тело начинает звенеть.

— Вижу, ты уже встретилась с моей спутницей, — говорит он Марго, голос звучит уверенно, ровно.

Она складывает руки на груди — так, что золотые браслеты на ее тонких запястьях впиваются в кожу — и что-то отвечает ему на французском.

Пока я смотрю на своего французского кавалера, то, ошарашенная, потрясенная до глубины души, делаю пренеприятнейшее открытие: он чрезвычайно хорош собой — хотя своей смуглой внешностью походит, скорей, на злодея, чем на рыцаря в сверкающих доспехах. Его лицо не должно быть столь грешным, а тело столь мужественным. Все в нем — от широких плеч до носа с горбинкой и чувственных губ — создано для того, чтобы ставить женщину на колени, чтобы до беспамятства ее совращать. Он — опасность, приглашающая тебя поиграть, и его приглашение может принять только дура. Или, наоборот, только дура может его не принять.

— Естественно, я ее знаю. Она же со мной, — отвечает опасность опять на английском. Он переводит взгляд на меня — голубые глаза сверкают на смуглом лице — и, ухмыльнувшись, отвешивает моей заднице короткий шлепок. — Верно, красавица?

— Верно. — Яростно покраснев, я награждаю его убийственным взглядом. Он хмыкает, в его глазах пляшет смех. — Прости, что опоздала, — говорю я, сладко ему улыбаясь, потом чувствительно щипаю за бок и, когда он, дернувшись, прячет вопль боли за кашлем, опять улыбаюсь — на сей раз настоящей улыбкой. Попался. — Надеюсь, любовь моя, ты не сильно скучал.

— Очень сильно — до боли. — Уголок его рта приподнимается в нахальной усмешке, а ладонь сжимает мой зад. Медленно. Неторопливо. От его интимного, провоцирующего прикосновения мои глаза округляются, а улыбка сходит с лица. Да он сумасшедший. Это единственное объяснение его поведению.

— А теперь, если ты извинишь нас, Марго, мне нужна минута наедине с моей любимой малышкой, — говорит он, еле сдерживая смех на последних словах.