– Разумеется! Когда я тебя подводила, мам!

– Какая хорошая девочка, да, Гера? – слышу я умильный голос Розы Моисеевны.

– Да пизд… гм... вообще! – с чувством отвечает он.

– Обязательно проводи Яночку! – продолжает свое грязное дело бабуся.

О, нет! Только не это…

Озверевшая от моих речей Алка требует:

– Ты мне все расскажешь в подробностях!

– Да-да! Скоро буду! – я кладу трубку и, состроив максимально расстроенный взгляд, обращаюсь к Розе Моисеевне: – К сожалению, мне пора. Спасибо за приглашение, было очень приятно познакомиться.

– Не волнуйся, Яночка! Герочка тебя подвезет, – радостно отвечает бабусенция, блестя глазами и брюлликами в ушах.

– Это так благородно! В наше время невинной девушке так опасно поздним вечером в городе… – несу я какую-то ахинею, выбираясь из-за стола.

– Если девушка до сих пор невинна, то возможно, ей уже ничего не угрожает, – ворчит Гера.

Ах ты козлина! Вот хотела я с тобой договориться по-хорошему за дверями квартиры. Хрен тебе! Теперь повезешь меня до самого парка Гагарина!

– Я только на минуточку, носик попудрю… – предупреждаю я, потому что сил моих нет, как колется жуткая блуза, заправленная под юбку.

Герман машет рукой и идет в прихожую, а я юркаю в ванную, где, задрав проклятущий тяжелый бархатный подол, я с наслаждением, как мартышка, чешу живот под сбившейся комом блузкой. Она больше, чем нужно, размера на три и придает мне слегка беременный вид. И как эту хрень тетка раньше носила?

Хорошо, что я отказалась от идиотской идеи напялить парик.

Расправив пыточную одежду, я заодно решаю поправить чулок. Это-то и становится моей роковой ошибкой. Кажется, именно с этого момента все покатилось куда-то не туда.

Стоит мне принять позу цапли, ибо не так-то просто, удерживая подбородком подол, расправлять завернувшуюся резинку, я чувствую, что земля уходит у меня из-под ног.

Прежде, чем я успеваю понять, что происходит, опорная ступня в тапочке начинает свое несанкционированное скольжение, и я, взмахнув руками и подчиняясь гравитации, под звон посыпавшихся с полки баночек со всей дури плюхаюсь попцом на бортик ванной.

Удар такой силы даже бархатному чудовищу смягчить не под силу, и у меня перед глазами вспыхивают ослепительные звезды.

– Ёб твою в бога-душу-гроб-три креста-мать! – вырывается у меня.

Уже в красках представляю, как я завтра поползу с синей задницей в травмпункт со словами: «Помогите, хвост отваливается».

Пока я ловлю приход, пытаясь перевести дыхание, дверь в ванную распахивается:

– Инна, с вами все в поря… – по мере осмотра места происшествия голос Германа, чтоб ему грести ушами в камыши, становится все тише.

Я срочно опускаю подол, стараясь не задумываться, как много он успел увидеть. Стесняться мне нечего, но не про него цветет моя калина.

– Со мной не все в порядке, – занудно отвечаю, входя обратно в образ. – Я немного поскользнулась.

– Да? – с сомнением переспрашивает Герман. – А мне послышалось, что здесь слон рухнул на портового грузчика.

– Я определенно здесь абсолютно одна, – постно отвечаю я.

– Это-то меня и смущает, – выглядит он очень задумчиво. Господи, он что розовых трусов не видел никогда в жизни? А выглядит так, будто его ничем не удивить. – Что ж вы, Инна, такая нестойкая?

Я перевожу взгляд на кафель в поисках объяснений своему пируэту и обнаруживаю, что какой-то гандон, не будем показывать пальцем, капнул жидким мылом на пол. Вот уверена, что это не Роза Моисеевна оплошала.

И меня еще спрашивают, почему я в тридцать не хочу замуж!! Только все вымоешь, придет и капнет мылом! Или тарелку оставит! Или вообще будет дома, когда там я!

Меня прям раздирает ответить Герману, что, если в доме скользко, то некоторые должны посыпать все собственным песком! А то помада у него на шее алеет девчачьего цвета, а самому небось сорокет стукнул!

– Это я от избытка впечатлений, давно в обществе не была, – старательно смущаюсь я, гоня от себя воспоминания о прошлой пятнице, когда мы с девчонками славно зажгли в «Чемберлене».

– Ну… Если не надо проверить, нет ли там травм… – тянет Герман хоть и со смешком, но такое ощущение, что ему требуется проверить, не показалось ли ему, что под саваном на мне человеческие трусы, а не панталоны – ровесники романсов девятнадцатого века.

– Благодарю вас, не стоит беспокоиться. Я сейчас, – с намеком произношу я.

Да проваливай ты, морда холеная!