с гулким звуком шмякнулась на пол, послужив для меня чем‑то вроде сигнала. Я попыталась освободить ладонь – не тут‑то было: Дмитрий сильнее зажал её и притянул меня к себе. Я охнула от неожиданности, немного смутившись, потому как, моя грудь уперлась ему в живот, выше талии. Свободной рукой он взял меня за подбородок и чуть приподнял его. Желание треснуть ему по руке подавила ещё в зародыше и с любопытством уставилась на него, ожидая, что последует за всем этим представлением. Но больше замерла от поразившего открытия – касаться его тела приятно. И пахло от него летом. Ветром и полем.

Его глаза скользили по моему лицу, исследовали каждую частицу, всматривались в радужку, казалось, он планирует заглянуть в самую глубину моих зрачков. Да он испытывает моё терпение! – осенило меня. Я смотрела в его карие, с крапинками глаза и практически не дышала. Терпеливо, выжидающе. Дергаться и вырываться не видела смысла, ведь именно этого он от меня и ждёт. Опасности я не чувствовала, а по мне так куда лучше сохранять невозмутимость, «держать мину при плохой игре».

– Пожалуй, и вправду не врёшь, – наконец отпустил он меня. – Сестра, говоришь?

Я выдохнула, но расслабляться не спешила – ученая теперь. Щелкнула языком и подтвердила:

– Именно.

Помещик повел себя крайне возмутительно. А то, что это точно он, ежу понятно: имя совпадает, да и кто бы стал, так по‑хозяйски обращаться с девушкой в чужих владениях? Я ещё не успела ничего предпринять, например, шагнуть вправо, а потом отойти на безопасное расстояние, как он снова приблизился. Теперь его рука ловко скользнула на мой затылок, он притянул меня и – вот где неожиданность! – поцеловал. Тут уже моя выдержка дала трещину: я уперлась ему в грудь обеими руками и оттолкнула его.

– Совсем что ли!? – возмутилась я, толи спрашивая, толи утверждая. Отступила к двери, за которой скрывались тряпки с ведрами, распахнула её и добавила: – Идиот.

Вышло обиженно, по‑детски. Это досадовало и злило одновременно. Я скрылась в недрах хозяйственной комнаты, распахнула шкаф и стянула с себя халат: сам пусть свой пол домывает! Повесила его на место и разозлилась ещё больше – теперь уже на себя. Ну и кому хуже, если я, побросав ведра и тряпки, уйду? Уж всяко – разно не ему. Он встал в дверях, сунул руки в карманы брюк и прислонился плечом к косяку.

– Мои извинения, леди. Теперь окончательно убедился: не Жанна, – развел он руки и сделал разочарованную гримасу. – Потому как, сестрица ваша на поцелуй бы ответила и ещё непременно на шею кинулась – вольности шептать.

– Так прямо и кинулась бы? – обиделась я за сестру. – Не слишком много вы на себя берете, Дмитрий?

– Не слишком. Вашу сестрицу я, пардон, вдоль и поперек изучил.

А вот тут обидно. Обидно и неприятно. Возмутительные намёки! Вот так бы и двинула по самодовольной морде! Я подавила кипевшее внутри меня возмущение – не будем забывать зачем я здесь – снова накинула халат и сделала шаг к двери. Мужчина перекрыл мне выход, подперев рукой противоположный от него дверной проём. Он что со мной, в кошки‑мышки решил поиграть? Я замерла и подняла на него глаза:

– Может, вы позволите мне доделать мою работу? Кажется, мы уже выяснили, что я не Жанна, вольности шептать не буду, и общего у нас только разбитый мной бампер вашего авто. Могу ещё раз предложить оплатить покупку нового, хотя тут вы сами не правы. Остановились посреди дороги, подставились, так сказать. И я не исключаю, что проделали это специально, раз уж имеете какие‑то претензии к моей сестре.

Его глаза только что из орбит не вылезли. Я сложила на груди руки и вздернула подбородок: «можешь таращить зенки сколько угодно».

– Воу‑воу, полегче, леди, – обнажил он зубы. – К вашей сестре у меня никаких претензий, одни пожелания. Одно пожелание, – поправился он и отчеканил: – Никогда не встречаться. А затормозил я, потому как, под колеса мне выскочил заяц, но вам должно быть это не аргумент. Судя по напору и родственным связям, проехались бы по зверьку не раздумывая.

– Зайчик значит? Ну да ну да, их же в наших краях тьма‑тьмущая. Расплодились, что комары, спасу нет! И всё норовят по асфальту, – возмутилась я и тоже растянула губы в улыбке: – Так я пойду? Мне работать нужно.

Он чуть отступил и кивнул мне, валяй, мол. Провожаемая пристальным взглядом, я покинула комнату, подхватила швабру и вернулась к тому месту, где оставила ведро. Он немного понаблюдал за мной, затем подошел и высказался:

– Что‑то я не припомню, чтобы принимал тебя на работу.

– А вы каждую поломойку лично нанимаете?

– Такую бы точно не пропустил.

Какую «такую» выяснять не стала, хотя подмывало, только не хватало нарваться на очередную колкость. Сомневаюсь, что тут меня ждал комплимент, а если всё‑таки да, то наверняка сомнительный. Не удержусь и обязательно брякну что‑нибудь в ответ, а там и с работы вылететь недолго. Разумеется, не мне – матери. «Иду на мировую», решила я.

– Мама приболела, заменить пришла, – пояснила я по‑человечески, не удержалась и добавила: – Надеюсь, моя квалификация не вызывает сомнений?

– Так, Людмила Васильевна ваша мать? – проигнорировал он мой вопрос. Я, продолжая водить шваброй по полу, пожала плечами, дескать, что тут непонятного, а он предсказуемо заметил: – Не перестаю удивляться тесноте мира. Не буду вам мешать, Евгения Александровна.

Я удивилась на секунду, вовремя сообразив: если ему достаточно близко знакома Жанка, то и моё отчество для него не секрет. И что же она ему