Прошло два года. Опираясь на данные экспериментов, Петр развил свою теорию и придал ей законченный вид. Получалось, что при сообщении заряженным частицам энергии выше двенадцати тераэлектронвольт и воздействии на них очень сильным магнитным полем возможно частично нейтрализовать гравитационное поле земли на локальном участке в центре кольца коллайдера. Точнее говоря, это было лишь одно из следствий из гравитационной теории Петра, но оно-то и было самым практически значимым. Эффект уменьшения гравитации, отмеченный при работе с коллайдером в Церне, был очень слабым, на уровне двух тысячных процента от гравитационного поля Земли. Там планировали совсем другой эксперимент, и тонкую настройку коллайдера под эксперименты с гравитацией, подтверждающей теорию Петра, никто, естественно, не делал. Вот если бы коллайдер дали ему, рассуждал Петр, да настроили по его указаниям, то результат был бы другим. Однако это было неосуществимо. Никто не стал бы ставить чрезвычайно дорогостоящие эксперименты и менять график работы сложнейшей установки ради прихоти одного из ученых. Посвящать же коллег в суть своих экспериментов Петр не собирался. «Западу» его теория гравитации принадлежать не должна. Ее плодами должна была воспользоваться исключительно Россия. Так, во всяком случае, рассуждал Петр, работая поздним вечером с очередной серией данных.

В конце концов Петр понял, что в Церне ему уже делать нечего. К своей теории он уже не мог прибавить ничего нового, теперь она нуждалась лишь в экспериментальной проверке. Сделать подобную проверку здесь он не мог. Заниматься текущей научной работой, которой было посвящено все время международного коллектива ученых в Швейцарии, ему стало неинтересно. «Мышиная возня, — думал Петр, — зачем тратить время на это? Тем более зачем его тратить мне? Пора действовать. Шансы невелики, но попытаться можно и нужно».

Тщательно оформив и записав свои выводы, он уволился и полетел в Россию. Там Петр пришел к единственному человеку, который мог бы его понять, — к своему отцу.

Отец Петра, Андрей Никандрович Самойленков, когда-то был старшим научным сотрудником в Институте математики Стеклова в отделе математической физики. Интриги в руководстве и отсутствие финансирования института в бурных 90-х заставили его покинуть научную стезю и уйти в бизнес, но, как говорится, «мастерство не пропьешь». Кроме того, блестящие математические способности не раз оказывали ему добрую услугу на трудном карьерном пути к посту вице-президента одного из московских банков. В физике он понимал если и меньше своего сына, то ненамного, и оценить теорию Петра мог. Увидев горящие глаза сына и услышав его пояснения, Андрей Никандрович, недолго думая, взял отпуск в банке и с удовольствием засел за расчеты.

Две недели они с Петром еще раз тщательно проверяли и перепроверяли выкладки его гравитационной теории и, сообща, не нашли в ней изъянов.

После этого Андрей Никандрович взял папку с основными выкладками и пошел, как он объяснил сыну, «куда следует».

Сколько времени, усилий и нервов пришлось ему потратить, история умалчивает. Но ему удалось организовать официальную проверку теории сына при Академии наук. Естественно, под эгидой ФСБ.

И теория стала жить отдельной жизнью. Эксперты не нашли в ней никаких значимых погрешностей, о чем и доложили начальству. Ответственные за проверку теории в ФСБ доложили, в свою очередь, о положительном результате своему начальству. Начальство заинтересовалось и велело проверить еще раз. Проверили. Вердикт был ясен — теоретически все верно, требуется практическая проверка, которая невозможна, поскольку в России условий для подобного глобального эксперимента нет, имеющиеся ускорители частиц не имеют достаточной мощности.

Почему директор ФСБ пошел с этой темой на доклад к президенту, остается неизвестным. Никаких сиюминутных выгод это не сулило, наоборот, при такой серьезной должности меньше всего следовало пытаться прослыть фантазером. Тем не менее, взяв с собой все материалы и выкладки самого Петра, одного академика и двух член-корреспондентов, участвовавших в проверках, он добился встречи с президентом, и тот заслушал их доводы по теории, доведенной до завершенного вида несколькими проверками и последующей работой самого Петра. Точнее говоря, это была уже не теория, а проект.

Президент был уже не молод. Его лысина расползлась на всю голову, морщин стало больше, и только в глазах отливал тот же холодный блеск, что и десять лет назад. Неофициальный титул «отца нации» и несколько президентских сроков наложили неизгладимый отпечаток на этого человека. Это был Гарант с большой буквы, главный в стране, абсолют власти. Добиться встречи с ним было трудно. Все, кто работал «в верхах», знали — президент России дает один шанс. Очень редко два, никогда — три. Следовало сразу, с первой встречи убедить его в ценности проекта, если не выйдет с первой попытки — все, точка. Абстрактную теорию или неотшлифованные идеи излагать бессмысленно. Ниже президентского уровня такой проект никто не пропустит, а второй раз обращаться к «отцу нации» бесполезно. Быть при разговоре с Гарантом неподготовленным или некомпетентным означало похоронить все дело. Изложение должно быть четким, ясным. Плюсы, минусы, экспертные оценки — все должно быть на высшем уровне. Решение же могло быть принято только Самим.

Поэтому на стол президенту легла уже не теория, а проект, хотя и не получивший еще своего названия.