— Слава Бергер. Мы ведь давно знакомы. Ты не знала?
— Нет…
Марина почувствовала, как слезы, о существовании которых она за двадцать лет совсем забыла, предательски набежали на глаза.
— Я, как последний идиот, приехал пригласить старого друга на свадьбу… Неужели ты думала, что сможешь все скрыть? — голос Андрея звучал глухо и бесцветно. — Врала мне как сивый мерин. Прости, Марина, думаю, не надо говорить, что я больше не хочу тебя видеть?
— Но как же так?! Разреши, я приеду к тебе и все объясню. Я должна рассказать тебе…
— Не надо, Марина. Может быть, если бы ты сказала все сразу…
— Ну что, что я могла тебе сказать? — от волнения Марина почти кричала, не обращая внимания на стоящих рядом. — Ведь это значило бы…
— Это значило бы, что ты, по крайней мере, мне доверяешь. Что я для тебя не только денежный мешок. Не знаю, смог бы я тогда это проглотить, не знаю. Но сейчас — точно нет. Так что не звони мне больше.
— Прошу тебя, не надо! Только не клади…
Но в ухо уже бились короткие гудки. Марина медленно повесила трубку; достала платок и аккуратно промокнула выступившие слезы. Кажется, она слишком долго занимала телефон.
Второй день я хожу по улицам и вглядываюсь в лица встречных женщин. Их лица — молодые и старые, красивые и не очень, умные и откровенно глупые, веселые и печальные… Но ни разу не дрогнуло ничто в глубинах моего сознания, не вызвало дорогие и мучительные воспоминания. Там только боль — тупая и беспощадная, только чернота, которая плещется совсем рядом. Я знаю, что может меня спасти. Мне необходимо найти Ее. И я найду. Непременно найду.
Второй день я езжу в трамваях и в автобусах, захожу в магазины, спускаюсь в метро. Я не замечаю, куда иду, куда еду — все это проходит мимо сознания, которое захлестывает черная мгла. Ее миазмы — холодные, зловонные — подступают, как тошнота. Они поднимаются все выше и выше, к горлу, где бьется в артериях алая кровь, бьется, умоляет о жизни, о спасении, о прощении.
Лица! Тысячи женских лиц!.. Время уходит. Еще немного — и я провалюсь в черную бездну. Она поглотит меня. Я буду падать в нее бесконечно, мечтая достигнуть дна и умереть. Но этого не случится. Я стану кричать, но никто не услышит, зажму уши, закрою глаза, — но все равно буду слышать голос, видеть усмешку Ее презрительно изогнутых губ. Потому что в этой черной бездне живет Ее тень. Она и сейчас смотрит на меня. Она совсем близко, у меня за спиной. И я смотрю только вперед, только на лица встречных женщин, чтобы, обернувшись, не встретиться с Ней взглядом.
Опять метро. Какая же это станция? Не могу понять, не могу вспомнить. Не узнаю с детства знакомых улиц. Я как будто в чужом городе. В чужой стране. На другой планете. Захожу в вестибюль. Вечер, люди едут с работы. Я останавливаюсь и всматриваюсь в их лица. Бесконечная лента эскалатора, бесконечная лента человеческих лиц, сливающихся в одно пятно.
Когда-то в юности это было моей любимой игрой: спускаясь или поднимаясь, вглядываться в лица встречных, в их глаза — равнодушные или такие же, как у меня, с интересом рассматривающие людей напротив. Мы встретились взглядом, установили контакт — кто ты? — и через секунду разошлись навсегда. Эта мимолетная, мгновенная близость необыкновенно волновала меня, будила воображение, заставляла придумывать невероятные истории о моих визави.
Но сейчас мне не до игры. Я закрываю глаза ладонью — они так устали, что уже не в состоянии воспринимать что-либо. Надо отдохнуть, хотя бы несколько минут. Поворачиваюсь и иду к выходу. Останавливаюсь у автоматов. По телефону разговаривает женщина. Голос ее звенит от едва сдерживаемых слез. Красивая песцовая шубка, высокие замшевые сапоги, дорогая сумочка. Кольца на ухоженных тонких пальцах. Странно, что ей понадобился таксофон, обычно у таких всегда при себе сотовый.
Женщина стоит ко мне спиной. Вот она чуть повернулась, поправила выбившуюся из-под шапочки прядь светлых волос, блеснул в мочке уха маленький бриллиантик. От волнения она говорит все громче и громче: «Ну что, что я могла тебе сказать?.. Андрей, я умоляю тебя…»
Но неведомый Андрей, похоже, ее уже не услышал. Женщина медленно повесила трубку на рычаг, достала из кармана платочек, что-то сделала со своим лицом и повернулась ко мне:
— Извините, что так долго.
Наверно, ей лет тридцать, вряд ли больше. Светлые волосы над высоким чистым лбом. Лицо гладкое, ухоженное, с ярким вечерним макияжем. Темно-серые глаза, легкая краснота проступает сквозь блестки теней на веках. Длинные стрелки ресниц, склеившихся от слез. Красные пятна на высоких породистых скулах. Точеный нос. Подрагивающие полные губы, подкрашенные вишневой помадой. Россыпь мелких родинок на длинной стройной шее. Голубая жилка лихорадочно бьется — как сердечко пойманного птенца.
И чернота отступила. Как будто время потекло по-иному после того, как женщина повернулась в мою сторону.