— Не меньше девяноста лет!

— Я не думаю, что ей было девяносто.

— Но она выглядела на девяносто, — буркнула Энн.

Гарри промолчал. Он не знал, как выглядит девяностолетняя женщина, но у бабушки действительно было больше морщин, чем у всех его знакомых.

— Но я еще не рассказала тебе о самом странном, — сказала Энн, подавшись вперед. — О маме.

Гарри заморгал.

— А что она сделала?

— Ничего. Совершенно ничего.

— Она сидела рядом с бабушкой?

— Нет, я не это имею в виду. Она сидела напротив и по диагонали — слишком далеко, чтобы помочь.

— Тогда…

— Она просто осталась сидеть, — оборвала его Энн. — Даже не пошевелилась. Даже не попыталась встать.

Гарри задумался, но не слишком удивился.

— У нее не дрогнул ни один мускул на лице. Она просто сидела. Вот так.

Лицо Энн приняло выражение полного безразличия и отстраненности, и Гарри пришлось признать, что именно так могла выглядеть их мать.

— Знаешь, что я тебе скажу, — продолжала Энн, — если бы бабушка умерла, сидя напротив меня, я по крайней мере не выглядела бы равнодушной. — Энн покачала головой. — Они такие странные, наши родители. Оба. Отец только и знает, что пить, а мама вообще ничего не делает. Я просто не могу дождаться своего дня рождения. Мне все равно, что мы будем вынуждены носить траур. Я выйду замуж за Уильяма Форбуша, и никто не сможет мне в этом помешать. Ни он, ни она.

— По-моему, тебе незачем об этом беспокоиться, — сказал Гарри. — У мамы не будет никакого мнения на этот счет, а отец будет слишком пьян, чтобы вообще что-либо заметить.

— Хм. Ты, наверное, прав. — Губы Энн искривила печальная улыбка, а потом с не свойственным ей проявлением сестринской любви она сжала плечо Гарри. — Ты тоже сможешь скоро уехать. Не беспокойся.

Гарри кивнул. Через несколько недель он должен был уехать в колледж.

Он чувствовал себя немного виноватым за то, что он уедет, а Энн и Эдвард должны будут остаться дома. Но когда он в первый раз отправился в колледж, чувство вины сменилось ощущением облегчения и свободы.

Как же хорошо, что он уехал! При всем уважении к бабушке и ее любимым российским монархам он мог бы назвать свое освобождение великим событием в своей жизни.

Школьная жизнь оказалась именно такой, как и ожидал Гарри. Такой же интересной и полезной. Он учился в колледже Хесслуайт — умеренно строгой школе для мальчиков, родители которых не имели достаточных средств (а в случае Гарри — элементарного интереса), чтобы послать своих сыновей в более престижные Итон или Харроу.

Гарри нравился колледж. Он любил уроки, любил спорт, а особенно то, что ему не приходилось перед тем, как лечь спать, обшаривать каждый уголок дома, разыскивая отца и молясь о том, чтобы тот успел уснуть до того, как его вырвет. Из общей комнаты он прямиком направлялся в свою спальню, радуясь тому, что по пути не встречалось ничего непредвиденного.

Но все хорошее когда-то кончается, и в возрасте девятнадцати лет Гарри окончил колледж вместе со всем классом, в котором учился и его кузен и близкий друг Себастьян Грей. В колледже был выпускной вечер, и большинство мальчиков хотело отметить это событие, но Гарри «забыл» известить об этом родителей.

— Где твоя мама? — спросила его сестра матери тетя Анна. Она так же, как Катарина, говорила по-английски без всякого акцента, хотя в детстве Ольга заставляла их говорить только по-русски. Анна вышла замуж удачнее Катарины — ее мужем стал второй сын графа. Это не стало причиной разрыва между сестрами; в конце концов, сэр Лайонел был баронетом, так что Катарину называли «ваша милость». Но у Анны были связи и деньги и, что было, вероятно, еще важнее у нее был муж (до своей смерти, случившейся двумя годами раньше), который никогда не пил за ужином больше одного бокала вина.

Так что когда Гарри пробормотал что-то насчет того, что его мать очень устала, Анна сразу поняла, что он имел в виду, — если приедет мать, за ней непременно притащится отец. После того как в 1807 году, присутствуя на совете колледжа и желая блеснуть красноречием, он, будучи пьян, не смог связать двух слов, Гарри больше не желал приглашать его на какие-либо школьные мероприятия.

Будучи пьяным, сэр Лайонел обычно проглатывал многие буквы, особенно букву «с», и Гарри не был уверен, что сможет пережить еще одно выступление отца, тем более что в тот вечер отец решил произнести речь, взгромоздившись на стул в тот момент, когда наступила абсолютная тишина.