Степан Кулик

ВИТЯЗЬ В МЕДВЕЖЬЕЙ ШКУРЕ

В этом мире неясное чудится,

А другого не будет вовек.

Я очнусь, волосатое чудище,

И завоет во мне человек…

К. К. Кузьминский

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

– Дядя Степа, нежнее, блин! Работай аккуратнее, – прошипел Ромка, едва успевая уйти от моего джеба[1] левой.

– Чего?

– Очнись, мыслитель!.. У меня свидание вечером… Губы разобьешь, как целоваться буду?

Дядя Степа – это я. Ромка – мой постоянный и, если не считать полутяжа Димки Калюжного, единственный спарринг‑партнер. Высокий, худой, жилистый, длиннорукий, как и положено боксеру в первом тяжелом, где восемьдесят девять с половиной килограммов железный предел. Чтобы при взвешивании, из‑за лишней булочки или пары котлет, принятых внутрь накануне соревнований, не выскочить в супердивизион. То есть – прямиком в совершенно недружеские объятия тех, кому щадящие диеты не прописаны. Впрочем, особенно долго обниматься рефери не позволит, – клинч[2] в боксе запрещен, – и все закончится банальным избиением младенца, как только более легкий противник устанет бегать по рингу.

Ставя нас на тренировках в пару, «Фома», он же Евгений Николаевич Фоменко, убивал сразу нескольких зайцев, – заставлял меня двигаться, чтобы поймать соперника на удар, а Ромку – считать калории и держать вес.

Это только в фильмах субтильные ботаники и изящные девушки валят крупных мужиков легким толчком в грудь, как будто вдруг исчезли все законы физики. В реале эти герои попросту вывихнули бы себе кисть или ступню. Кто сомневается, можете попытаться стукнуть шкаф или что‑то помягче. Например, мешок с мукой или сахаром. Но и у «шкафа» свои проблемы с попаданием в увертливую и быстрее двигающуюся цель. Инерция другая…

Ромка, конечно, не кисейная барышня, если попадет – мало не покажется. Поэтому, при равном мастерстве, мои «лишние» пятнадцать кило мышц заставляют нас обоих больше работать головой и ногами, чем перчатками. Чего, собственно, Фома и Герасимович – второй тренер – от нас и добиваются.

Но и мы не вчера в зал пришли…

Примерно через неделю, хорошенько пропотев и притершись, выработали систему имитации спарринга. И если у кого‑то из нас были весомые причины не выкладываться, как сегодня у Ромки, включали ее на всю катушку. В принципе, ничего нового в нашем изобретении не было, банальное парное ката, составленное из полутора десятка ударов, блоков, нырков и уклонов. Со стороны – достойное зрелище, а по энергетическим затратам – как на танцах. Главное, не перепутать, какое движение следующее, и не нарваться… Что, собственно, едва не случилось только что из‑за моей невнимательности.

Ну тут Ромка сам виноват. Группа поддержки на соревнованиях – это одно, а на тренировки был уговор девушек не приводить. Отвлекают.

Пока в зале с грушей работаешь, еще можно не обращать внимания на посторонних, но шагнув за канаты – уже без вариантов. Ринг на возвышении, – и так получается, что ноги людей, стоящих на навесной галерее, оказываются чуть выше головы спортсменов.

Две‑три серии ударов, смена позиции и, глядя Ромке в глаза, я всего лишь в нескольких метрах от себя, прямо над его макушкой, невольно фиксирую периферийным взором ажурную балюстраду балкончика и десяток искусно выточенных ножек. Причем, учитывая летнее время и возвращение в моду мини‑юбок, могу рассматривать эту вопиющую красоту вплоть до места их произрастания.

– Я тебя сейчас еще не так поцелую… – шиплю зло, мотнув головой. – Ты нафига этих «Барби» сюда притащил?

– Психологическая обработка… – отвечает тот полушепотом, непроизвольно косясь на девушек.

– Чего?

– Не идет Люся на сближение. Понимаешь? – сопит Ромка. – Все пучком вроде. Она мне нравится, я ей тоже – а дальше поцелуев за неделю ни на полшага не продвинулись.

– И при чем тут бокс?

– Эй, не тупи! Это ж для разогрева. Посмотрит на меня, такого мужественного, поволнуется, глядишь – и дрогнет сердечко. А еще я слышал, что запах мужского пота самый крутой афродизиак.

– Ничего не скажу о мужестве, а насчет пота – ты прав, тут на всех хватит. Нюхать не перенюхать. Кстати, вон та, рыженькая, вполне…

– Какая рыженькая? Ирка? Так она блондинка вроде. Или тебе снизу виднее?.. – хохотнул Ромка.

– Иван! – в наш разговор вплелся бас Фомы. – Тебе не кажется, что эта сладкая парочка считает нас идиотами?

– Когда кажется, крестятся… – сипит Иван Герасимович. – Я за ними давно наблюдаю. Даже думал предложить федерации использовать эту постановку на День города.

– Какой, к матери собачьей, день?! А на чемпионат я кого повезу? Мэра? Ну‑ка, бери скакалку. Будем изгонять дурость из симулянтов.

Вот и еще одна причина нарисовалась, по которой не стоило приводить на тренировку девушек.

Фоменко и Козак тренера еще советской школы и уверены, что самым высоким коэффициентом убеждения обладает спарринг с ними самими, а еще скакалка – в приложении к филейным частям спортсмена. При этом к спаррингу мастера‑международники прибегают только в самых вопиющих случаях нарушения режима и дисциплины, а вот скакалки не жалеют. Но только по делу. И на моей памяти, за семь лет еще не было случая, чтобы кто‑то из парней обиделся на наставников. Хотя