Катерина Снежинская

Моя профессия спаситель

Больница Экстренной Магической и Традиционной Помощи – 2

Глава 1

Бывает такое: жил‑жил человек и вдруг помер, да еще ни с чего, буквально на ровном месте. Случиться эта неприятность может в любой момент, совсем необязательно лет в девяносто‑сто. Например, можно умереть в двадцать шесть, еще не успевши даже толком расцвести, не взлетев, крылья не расправив… В общем, не успев очень и очень многого. И не факт, что смерть явится мрачным Жнецом на черном ящере. Она, подлая, способна любой облик принять. К примеру, недовольной и сердитой тетки‑призрака, заведующей кадрами.

Да и переход за грань, в то страшное и непонятное, у каждого свой. Говорят, будто одни руку протянутую видят, другие зовущие голоса слышат. Вот и Анет Сатор тоже услышала: «Место ординатора занято!» – и все, конец. Можно идти вешаться, можно топиться, яд тоже неплохим выходом кажется. Просто надо сделать что‑то, объяснить дурному телу: дальше функционировать незачем, для хозяйки уже все позади.

– Но мне твердо гарантировали… – промямлила Ани, остро, до едкой горечи на небе ненавидя себя и за это блеянье, и за жалко вспотевшие ладони, мнущие нищую картонную папочку с документами. И за неумение гордо уходить. – Мне обещали…

Гордость – это, конечно, хорошо и спасительно. Но почему‑то не до нее становится, когда мечта, выстраданная, слезами и соплями заслуженная, уже почти сбывшаяся, вдруг машет ручкой. Головой понимаешь: ныть бесполезно. А все равно мерещится, если поканючить, то, может, и получиться. Ну, вдруг взрослым надоест и они – просто чтоб отстала – разрешат?

«Взрослые разрешат» – вот мысль, достойная серьезной женщины и дипломированного специалиста!

– Мне твердо гарантировали, что место останется за мной! – отчеканила Анет.

И для солидности папкой по краю стола прихлопнула.

– Девушка, – тоскуя и оттого становясь совсем уж прозрачной, протянула завкадрами, – поймите, от меня тут ничего не зависит. Идите к тому, кто вам обещал. Мое дело маленькое: есть приказ – зачисляю в штат. Нет приказа – не зачисляю.

– А, может, вы еще разок проверите?

Вот и не хотела умолять, твердо решила сохранить лохмотья достоинства, а само вырвалось.

– Что я, по‑вашему, проверять должна? – раздраженно сверкнула глазами заведующая.

На самом деле сверкнула: в затянутых сероватым туманом глазницах огонек мелькнул – почти бесцветный, лишь чуть‑чуть красным отливающий, но все равно вполне различимый. Видимо, несостоявшийся ординатор сумела‑таки достать кадровичку до несуществующей печенки. Ведь считается же, будто призраки обладают нечеловеческим терпением. Но либо конкретно эта дама была исключением из правил, либо возня с бумажками способна испортить характер даже у давно мертвого.

Анет бы поставила на второе.

– Не знаете? – рявкнула тетка. – Ну так и не отвлекайте занятых людей от работы! Приходите, когда узнаете! Всего хорошего, выход за вашей спиной!

Тут уж хочешь не хочешь, а пришлось убираться. И Сатор даже дверью на прощание не шарахнула, прикрыла ее аккуратно. Слезинки не уронила, хотя очень хотелось порыдать, а, может, и ногами потопать. Но все‑таки сумела, справилась, за что себя и похвалить стоило. Только вот собственное самообладание радости не приносило.

А больница Экстренной Магической и Традиционной Помощи жила своей жизнью, о безвременной кончине госпожи Сатор даже и не подозревая. К приемному покою, углом выглядывающему из‑за старых лип, с ревом подскакал голенастый ящер. СЭПовская[1] карета раскрылась коробочкой, выпустив летящие носилки и мужчину в алой[2] куртке. Чуть дальше, у решетки, отгораживающей морг и лаборатории, обсуждали что‑то свое две девушки в коротеньких халатиках. По дорожке, ведущей к урологическому корпусу, замученная жизнью и жарой тетка волокла баул, размером с хорошего барана. За неровно подстриженными кустами ритмично тюкал мячик – то ли больные решили партейкой в теннис перекинуться, то ли санитары обеденный перерыв коротали.

Все шло своим чередом. И, главное, не имело никакого отношения к госпоже Сатор.

Ани остановилась на крылечке, подцепила носком туфли открошившийся уголок кирпича, пнула. Запрокинула голову, дыша старательно, длинно и глубоко: ну что ж, жизнь кончена! Так не у нее первой, ни она и последней станет.

– Ну что, поговорила?

Хрипловатый с трещинкой дядюшкин голос заставил вздрогнуть, проглотить слезы, готовые вот‑вот пролиться. Горький ком тяжело прокатился по горлу, оцарапав, и ухнул вниз. Немедленно заболел желудок.

– А ты что тут делаешь? – из‑за слезного клубка, а еще больше от неожиданности, сходу нагрубила Анет.

И тут же устыдилась, дядю своего она все‑таки любила. Но извиняться не стала: от злости, да еще и подозрения – неспроста здесь старый профессор очутился.

– По‑моему, догадаться не сложно, – пожал плечами господин Лангер, поерзал, устраиваясь поудобнее на жесткой лавке, давным‑давно лишившейся доброй половины досок, – тебя жду. Кстати, почему так долго?

– Ты что тут делаешь? – с нажимом повторила Сатор.

Профессор вздохнул, переложил из руки в руку трость, галстук поправил. Перекосившись набок, выудил из кармана клетчатый платок, отер лоб. Опять вздохнул по‑стариковски.

В сердце племянницы шевельнулась жалость, почти против хозяйской воли шевельнулась, но все‑таки. В последнее время дядя сильно сдал: морщин прибавилось, львиная грива поредела и руки у бывшего хирурга дрожать стали. Впрочем, это не мешало Лангеру каждое утро подтягиваться на турнике, для укрепления позвоночника делать стойку на голове и засматриваться на девушек.

– Может, присядешь? – дядюшка, для достоверности еще разок тяжко вздохнув, похлопал по лавке рядом с собой. – Нам бы поговорить.

– Так это ты! – ахнула Анет, наконец‑то, прозрев. – Из‑за тебя мне в ординатуре отказали! Ну естественно! Зав. нейрохирургией тоже твой ученик, верно?

– Не из‑за